Бег на выживание
Книга Ури Орлева известна во многих странах мира. Она об удивительной истории мальчика из Варшавского гетто, потерявшего руку, но сумевшего выжить.
«Беги, мальчик, беги» — книга-приключение. Она не отпускает от себя. Какие бы страшные события не разворачивались, читатель вместе с главным героем надеется на лучшее, надеется, что на следующей странице появятся хорошие люди, которые помогут малышу, поддержат его. И эти люди непременно появляются.
Эта книга не только повествование о страшной судьбе восьмилетнего мальчика, потерявшего всю семью. Это – книга о вере и о присутствии Бога в жизни всеми покинутого ребенка. Мы не найдем здесь каких-то видений или чудес, но только сострадание и любовь разных людей, предательство и надежду, искренние молитвы и поиск.
Рыжеволосый мальчик с неблагозвучным для русского уха именем Срулик интернирован вместе со всей своей семьей в Варшавское гетто. Имя Срулик – сокращение от имени Исраэль. Реальная история под пером писателя, который в детстве тоже пережил все ужасы Холокоста, становится словно бы историей всего еврейского народа, выходцев из так называемого идиш-ленда.
Что такое идиш-ленд – это шесть миллионов мужчин, женщин и детей, живших в Европе, в основном в Восточной Германии, Белоруссии, Польше, Украине и на Западе России, говоривших на идише (еврейском языке германской группы). Все они являлись носителями определенной культуры, не только национальной, но и религиозной, которая исчезла вместе с ними. Те немногие, кому удалось выжить в Катастрофе, увезли остатки этой культуры в Израиль и в Америку.
Трагедия, пережитая еврейским народом, на иврите называется шоа. Слово «шоа», «бедствие, катастрофа», пришло из Торы. « «Мрак пустоты»,- пишет один из израильских историков, — космическое «ничто», беспросветность, в которой нет ни искорки, полная тьма. Нас превращали в пепел, в траву, перемалывая кости, переливая золотые кольца и коронки — от человека ничего не оставалось. Пустота!..».
Мрак пустоты в полной мере присутствует в истории маленького Срулика. Только в России переводчик сделал для благозвучности его Давидом. И тем самым поменялся смысл книги. Это имя переводится, не «боровшийся с Богом», как Исраэль, а «любимый, возлюбленный». В этом контексте стоит вспомнить еще одно название этого «события» еврейской истории – Холокост. Это слово греческого происхождения и означает «всесожжение, жертва, преданная огню». Получается, что история маленького мальчика, выжившего в горниле европейского пожара – это своего рода повторение истории Авраама и Исаака. И действительно, между строк этой книги читается вопрос: «за что?» Почему страдают ни в чем не повинные дети? Почему никто не приходит им на помощь? Почему их мучают и убивают?
Кажется, что история дает ответ на этот вопрос. Вспомним, что Йом ха-Шоа, День памяти жертв Катастрофы, отмечаемый в Израиле, приходится на шестой день после окончания праздника Песах и неделя перед Днем памяти павших в войнах Израиля и жертв террора и Днем независимости. Близость этих дат призвана символизировать путь еврейского народа через страдания к возрождению, к восстановлению собственной государственности.
В судьбе одного мальчика Израиля-Давида слились воедино чаяния и стремления, надежда и вера в спасение миллионов евреев. Искалеченный, он выжил, чтобы стать учителем в Израиле. А кем же еще должен был стать сын пекаря, осколок народа Книги, осваивающего Землю Обетованную?
История маленького Давида, блуждающего в окрестностях Варшавы, интересна не только для тех, у кого есть еврейские корни. Мальчик общается в основном с поляками, у них ищет крова и старается стать такими же, как они. Он даже к Первому Причастию приступает вместе с польскими детьми. Когда-то отец наказал своему испуганному малышу стать таким же, как поляки, научиться думать и жить как они, но только никогда не забывать, что он – еврей. Отец шестерых детей, понимающий, что он обречен, и ничего не знающий о судьбе своих близких, обращается к своему мальчику с наставлением, которые, вероятно, давали своим детям испанские и португальские евреи, уничтожаемые католическими королями: мимикрировать, но всегда помнить о своем еврействе. Только важно понимать, что в этом завете кроется не призыв в глубине души сохранить национальную идентичность. В этом – особые отношения с Богом, осознание своей принадлежности Богу.
Еврейский мальчик практически в одночасье становится Юреком (ему помогает созвучие имен Срулик-Юрек). Польская женщина, родные которой стали партизанами, учит его вести себя как крестьянский ребенок. Он здоровается «Слава Иисусу Христу», крестится перед едой. И постепенно вера, христианская вера, входит в его жизнь. Он молится, обращаясь к Богоматери и Иисусу. Трагедией становится для него, когда через много лет страданий и мытарств, когда вера поддерживала его, руководитель интерната для выживших еврейских детей срывает с его груди медальон и крестик. Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что христианская вера не пустила в сердце ребенка глубокие корни. Да и что он узнал от католиков, кроме слов молитв? Приступая к Первому Причастию, он больше думает о своем внешнем виде и о голоде, который преследует его из-за того, что он вынужден поститься с вечера.
Книга, описывающая события Второй Мировой войны, более чем современна. Она ставит вопрос перед нами, христианами, какую бы позицию заняли мы? Поляки воспринимали евреев в основном как чуждый элемент. Они были чужаками, поэтому не было ничего такого в том, что их закрывают в гетто. Нищие еврейские дети воспринимались, как опасные воришки. Да они и стали такими, совершая налеты на хутора и небольшие хозяйства, утаскивающие все, что можно унести. И никого не интересовало, что эти дети голодают. Большая часть населения считала, что власти должны помочь им бороться с этой «напастью». Немцы еще и давали награду за пойманного еврея. Разве это плохо?
Осмысление происходящего приходит постепенно. И в книге Ури Орлева это очень заметно. Все больше людей осознают, что происходит что-то неправильное. И проблема не только в зреющем недовольстве оккупантами. Простые крестьяне готовы помочь еврейскому ребенку, особенно трудолюбивому мальчику, который внешне похож на поляка. Мало того, несколько раз выручают Юрека немецкие солдаты. Одного из них мальчик потом боится увидеть среди убитых. Немец с романтической фамилией Вернер должен был выследить ребенка и отправить в гестапо, а он вместо этого спрятал его и кормил несколько месяцев.
Эта книга ставит неприятные вопросы: готовы ли мы помочь человеку не похожему на нас, вера которого нам чужда? Готовы ли мы сострадать чужой беде? Иногда крестьяне могли помочь, не рискуя ничем – просто покормить ребенка, подвезти до города. Но вместо этого кто- то предпочитал привезти его в гестапо, зная, что это приведет его к гибели. Книга задает вопрос и о том, как мы передаем веру своим детям. Юрек сменил несколько польских семей. Все они ходили в костел, молились дома, но… Вера этих людей не зажгла огонек в сердце мальчика. Он научился молиться, задавать вопросы, но своих особых отношений с Богом у него не сложилось. Вера предков стала для него просто воспоминанием, вера поляков тоже не стала для него родной. Хотя мы знаем удивительные примеры, когда спасенные еврейские мальчики становились кардиналами. В книге «Беги, мальчик, беги» кроется вопрос, обращенный именно к нам, католикам: «Какова наша вера?» Холодна она или горяча? Есть ли в ней место милосердию и свидетельству?
Анна Гольдина
Рисунки Наталии Салиенко
